Больно. Чертовски больно везде и сразу. Кажется, что нет ни единого миллиметра тела, лишенного пульсирующей и обжигающей боли. Тяжело дыша, Акаме попробовал подняться. Голова кружилась, в ушах еще стоял звон захлопывающейся системы, а в носу неприятно щипало, заставляя Нисея вжимать голову в плечи, часто и быстро моргая, чтобы не разреветься от отчаянья и осознания собственной никчемности, давящей на грудь бессилием. Пошатнувшись, Акаме нелепо взмахнул рукой, вновь скрываясь в горе бесполезного и вонючего мусора. Идеальное место для такого как он. Бесполезного, нелепого и никому не нужного, что там собственной жертве, даже самому себе Нисей уже был не нужен. Запрокинув гудящую голову назад, упершись затылком в жесткий и измятый чьими-то ногами жестяной бак, юноша поднял взгляд на небо. Светало. Сквозь рваный кусок неба между двумя домами, чуть ли не вплотную прижатых друг к другу, Акаме видел, как чернильная темнота ночи расползается под лучами восходящего солнца, размазывающего по небу отвратительно приторный розовый цвет. Насупившись, Нисей поджал губы, кутаясь в разорванный плащ и зарываясь в остатки чьего-то ужина и обеда. Скрыв за опущенными веками горящие глаза, он представлял, как медленно исчезает, растворяясь в мусоре. Черные волосы грязным тряпьем опутывают консервные банки и картонные упаковки с остатками лапши на самом дне. Лицо трескается и разбивается, теряясь в черепках и осколках посуды. Руки-грабли вгрызаются остриями в землю, пропахшую мочой и дешевым пивом. Ноги и туловище темнеют, покрываются пылью и грязью, становясь похожими на разломанным манекен абсолютно пустой внутри. Акаме чувствовал, как его тело разрывается на части, как его тянут в стороны неведомые силы, которые через секунды, стоило ему резко открыть глаза, превратились ошарашенно испуганных подростков, похоже решивших немного разжиться за чужой счет. Вот только они должны были разочароваться. У Нисея ничего не было. Только злость и отравляющее душу желание сдохнуть. И желательно как можно быстрее, пока не передумал.
-Пошли на хер. - Акаме хотелось кричать, но голос его не слушался. Разбитые губы обожгло злое и предупреждающие шипение. - Свалили в туман, пока я не засунул эту банку в ваши девственные задницы. - зажатая в руке бутылка с разбитым горлышком являла собой весьма грозное оружие в опытных руках. Ворье об опытности рук Нисея ничего не знало и, судя по прижавшимся к голове ушкам, узнавать не собиралось. - Валите! - вскрикнув, швырнул бутылку в сторону головы одного из вылетающих из подворотни подростков. Промахнулся. Какая досада. Акаме обессиленно обмяк, прижавшись щекой к мягкой, но подозрительно пахнущей псиной диванной подушке. Плевать. Эти несколько слов отобрали почти все его силы, оставив лишь необходимый минимум, чтобы Нисей не забывал дышать, судорожно втягивая воздух через полуоткрытый рот. Слишком редкие вздохи. Слишком тяжело дышать. Слишком все равно на то, что будет, если он наконец-то перестанет это делать.
Поморщившись, юноша попробовал сжать правую руку в кулак. Больно. Кисть отекла, окрасившись в насыщенный темно-фиолетовый цвет. Наверно, кто-то даже смог бы найти это привлекательным. Но мало ли в мире извращенцев? Акаме не понаслышке знал ответ на этот вопрос. Рука была сломана, и лично сам Нисей не видел в этом ничего красивого. Опухшие пальцы напоминали ему неповоротливых и мерзких гусениц, которых необходимо снимать с листьев в саду, чтобы от кустов и цветов хоть что-то осталось. Акаме ничего не имел против гусениц. В какие-то моменты они ему даже нравились. Например, когда он наступал на них каблуком, раздавливая и растирая их уродливые тела по земле. Опустив руку в грязную лужу - Нисей старался не думать о том, чем именно это лужа была образована - он медленно пошевелил пальцами, отчего те еще больше стали походить на огромных гусениц. Скривив губы в усмешке, Акаме закрыл глаза.
Наверное, нужно было собрать всю свою волю в кулак и подняться. Наверное, стоило затолкать жалость к самому себе куда по дальше и попытаться сделать хоть что-то. Наверное, следовало сделать хоть что-то, хотя бы обмануть самого себя и лишь создать иллюзию каких-то попыток. Наверное... Но Нисей не хотел ничего. Он медленно, но верно погружался в вязкую, облепляющую искореженное, избитое тело апатию, хотя со стороны это больше походило на подчинение судьбе, решившей утопить его в горе мусора. Отчего-то мыль о том, что сегодня все может закончиться, вот прям сейчас и совсем, совсем, казалась Акаме спасительно прекрасной и практически, да чего там, идеальной! Это был его лучший план! Несомненно. Вот только перед тем как окончательно опустится на дно, Нисей легко и робко коснулся подрагивающей связи, проверяя блок. Он не хотел больше делиться с Сеймеем ничем. Его боль - это только его боль. Его отчаянье - это только его отчаянье. Его желание сдохнуть - это только его желание сдохнуть. Жертву необходимо оберегать. Но в этот раз Нисей был эгоистичен. Он проверял блок не ради спокойствия Аояги, а ради себя. Даже сейчас Акаме пытался сохранить иллюзию того, что он нужен своему агнцу. Лучше он сам поставит блок, чем почувствует его со стороны Сеймея в ответ на свой поток боли.

Сознание уплывало. Постепенно надрываясь, нить реальности распутывалась на волокна, и Акаме погружался в идеальную темноту беспамятства. Боль пульсировала и горела на окраине сознания. Нисей ее почти не чувствовал. Он вообще довольно смутно ощущал и понимал свое собственное тело, словно бы это не он, а кто-то совершенной другой и неизвестный лежал в куче мусора. Это кому-то другому до нелепого жалкому и одинокому больно. Это рушится чья-то чужая, незнакомая ему, Акаме Нисею, жизнь. Это совсем не он там, на груде старых картонных коробок, пускает слюни и сбивчиво дышит от сдавивших грудь гематом. Это, конечно, не он. Нисей шумно выдохнул и повернул голову, утыкаясь носом в диванную подушку в потрепанном и изорвавшемся чехле. С каждом минутой он все больше тонул в спасительно обморочной черноте, в которой не существовало ни боли, ни Безлунных, ни Аояги Сеймея, ни его самого. Там, в темноте, обнимающей его тело теплом и спокойствием, было хорошо и уютно. Все страхи, сомнения, волнения и переживания растворились бесследно. Осталось только тишина в темноте и тьма в тишине. Желанные. Необходимые. И самые лучшие. Дыхание стража Возлюбленного становилось все прерывистей и короче. Грудная клетка медленно поднималась вверх и рвано опускалась. Акаме тонул. Захлебывался в обманчивом спасении, из которого уже скоро его будет невозможно достать. Но ведь он и не желал быть спасенным. Нисея вполне устраивала роль утопленника. Но разве его кто-нибудь спрашивал? Наверное, во всем мире не было ни одного человека, который интересовался бы мнением Акаме Нисея, кроме самого Акаме Нисея. Отчего-то все думали, что сами прекрасно знают, что, когда и почему необходимо Нисею. Прям век Нисееводов и Акамеведов. И угораздило же его решить умереть на пути такого вот знатока! Страж сдавленно и недовольно замычал, когда его подняли с облюбованной груды мусора и заставили принять человеческое, вертикальное, положение. Тело отказывалось подчиняться, и Акаме непременно свалился бы обратно на землю, если бы цепкие пальцы не сжимали его плечо, заставляя идти. Каждый шаг был подвигом, за который его, разумеется, никто хвалить не собирался. Но Нисей и не ждал похвалы. Он вообще ничего и никого не хотел, за исключением одной незначительной малости  - он хотел, чтобы его оставили в покое и дали спокойно сдохнуть, притворившись мусорным пакетом. Но у сердобольного незнакомца были иные планы, и Акаме, напоминающему большую куклу с раскрученным механизмом, оставалось только подчиниться, покорно дав запихнуть себя в такси, а после вытряхнуть из него на диван. На мягком диване умирать, конечно, было гораздо приятнее, чем в груде мусора в обоссанном переулке. Вот только на диване никто подохнуть не даст. Досадно.
Издав нечленораздельный звук, Акаме сел. Голова кружилась, и его порядком мутило, словно весь мир решил устроить вокруг него чехарду. Приоткрыв глаза и подавив рвущийся наружу горький ком того, что еще вчера было его ужином, Нисей осмотрелся по сторонам. Комната была ему неизвестная. Липкий и мерзкий пот наперегонки с дрожью скользнул вдоль позвоночника от макушки до копчика. Акаме было не в первой приходить в себя в неизвестном месте, но раньше, по крайней мере, он был относительно жив и цел, а сегодня его состояние оставляло желать лучшего. В его планы, конечно, входило умереть, но умирать Нисей собирался тихо-мирно под каким-нибудь забором, а не в лапищах какого-то извращенца-маньяка. А кто еще в здравом уме притащит в свой дом неизвестного, порядочно избитого парня? Только какой-то больной на всю голову урод. И валить надо бы да побыстрее, пока чего-нибудь эдакое в глотку или задницу не затолкали. А есть ведь еще и такие затейники, которые и туда, и туда могут что-нибудь запихать. Испытывать судьбу и проверять к какому именно мастеру-на-все-руки он угодил, Акаме не собирался. Он собирался валить. Но валить быстро не получалось. Боль тугой спиралью сжимала тела, не давая сделать ни единого движения без тихого, сдавленного стона - Нисей предусмотрительно прикусил нижнюю губу, не решаясь привлекать к себе лишнее внимание.
Рухнув, ну, или грациозно свалившись, с дивана на пол, Нисей, пачкая ковер и обивку мебели своей кровью вперемешку с грязью, поднялся на трясущиеся ноги. Тело хотело лежать на мягком диване, однако сам Акаме предпочитал покоиться на каком-нибудь менее удобном, но зато более безопасном месте. Медленно продвигаясь в сторону выхода из комнаты, Нисей клятвенно обещал себе, если у него получится выбрать из этой квартиры, то он вернется в комнату в хостеле, зароется в одеяла и будет там разлагаться десятки и сотни лет в полной тишине и абсолютном одиночестве. Однако чтобы это выполнить, было необходимо не только выйти из комнаты, но и добраться до входной двери, открыть ее и пережить спуск по лестнице. Невыполнимая задача. Впрочем, если он окачурется где-нибудь на полпути, то тоже не так уж и плохо. Главное, чтобы извращенец-маньяк не оказался еще и некрофилом, хотя какая ему к тому моменту разница? Никакой. Но хоть человека порадует, а там глядишь и грешок какой простят, место потеплее в Раю выделят. К тому моменту, как Нисей доковылял до входной двери, в ручку которой он вцепился пальцами левой руки, что есть силы, он был уже согласен на любое место в потустороннем мире. Только бы побыстрее. Боль раздирала тело на части, сломанная рука горела огнем, живот крутило и сдавливало изнутри, отчего рот наполнялся горечью. В какой-то момент Акаме стало абсолютно все равно, в конце концов он же был в квартире извращенца и маньяка, и боец позволил себе выплеснуть весь своей богатый, внутренний мир на пол и обувь хозяина квартиры. Только потом, вытирая губы рукавом и без того изгаженного плаща, Нисей заметил, что облевал женскую обувь.

Конечно, можно было предположить, что владелец квартиры, помимо всех остальных приписанных ему качеств  Акаме, еще является тем особым видом индивидуумов, которых страстно влечет к одежде противоположного пола. Размер туфли, которая сейчас частично была заляпана прекрасным содержимым не менее прекрасного Нисея, намекал на то, что извращенец-маньяк либо не очень большого роста, и при желании Акаме сможет его победить и сбежать, сохранив остатки своей чести и былого достоинства, либо действительно женщина. В последнее верилось с трудом, и вовсе не потому, что женщин  маньяков и извращенцев не бывает, еще как бывают, и они куда страшнее, чем их собратья мужского пола, а по той простой причине, что навряд ли уважающая себя женщина, какой бы больной на всю голову она ни была, купит себе столь безвкусные, на взгляд Акаме, туфли, да и еще оставит их валяться посреди коридора. Раздавшийся из-за спины голос заставил убедиться в том, что женщины бывают разные, и некоторые из них не только не дружат со своей головой, приволакивая в дом всякую Возлюбленную дрянь, но и еще и ничегошеньки не смыслят в моде. Стараясь не расплескать остатки своего удивительного себя из желудка, Нисей повернулся лицом к хозяйке квартиры. Надетая на ней пижама еще раз подтвердила его уверенность в том, что дамочка психически не здорова и ей требуется хороший гид по основным правилам стиля. Акаме вновь затошнило, и он был абсолютно уверен, что виной данного позыва был тошнотворный серый цвет. Впрочем, в этот раз юноше удалось лишить дамочку чести лицезреть его вчерашний ужин, с силком проглотив подступивший к горлу горький ком. Скривив губы, Нисей собирался было потребовать, а точнее жалобно и тихо проблеять со всей присущей ему гордостью, которой было чересчур много для такого побитого и тщедушного тельца, чтобы его отпустили. Да поживее. Но вместо этого, он обессилено начал падать вперед, и непременно бы рухнул на пол, если бы девушка не успела приобнять его, лишив тем самым свой пол такого замечательного украшения, как отпечаток лица Акаме. Двигаться куда бы то ни было, совершенно не хотелось, но и сопротивляться ведущим рукам было невозможно. Вот Нисей старательно и изображал из себя огромную тряпичную куклу, изгвазданную с головы до ног и требующую немедленной горячей ванны с пеной. Похоже, хозяйка квартиры думала точно так же. Вот только сам Акаме мыться не собирался. Он вообще не имел такой дурной привычки, как раздеваться перед незнакомыми людьми, с которыми не собирался трахаться.
-Ками-саме очень даже нравится его внешний вид, смертная. – протянул, прилепляясь к дверному косяку и вцепляясь в него пальцами, чтобы не скатиться на пол, растекшись по нему бесформенной луже. – И он бы предпочел оставаться в своем грязном и вонючем переулке, где собрался  по собственному, добровольному желанию сдохнуть. – сделав акцент на последнем слове, нахмурил брови, решив было скрестить руки на груди, однако попытка отцепиться от косяка чуть было не привела к падению, и Нисей вновь впился в него пальцами. – Дохнуть пропахшим фиалками не на много лучше, - усмехнулся, наклоняя голову и пытаясь скрыться от доставучей девки за каскадом грязных волос. Уж лучше бы нарвался на извращенца-маньяка, честное слово. А то эта же не только морально изнасилует, но еще и мозг чайной ложкой выест и обиженно по черепушке постучит, требуя добавки. Знал Акаме таких баб. Куча гордости и самомнения, а так же непоколебимая уверенность в том,  что все должны делать так, как решили они. Каралевны, чтоб их. Нисей непременно сплюнул бы на пол, но в горле чертовски не во время пересохло. Облизав губы и почувствовав на языке металлический привкус крови, Акаме мысленно выругался, пообещав себе в следующий раз не только засосать Токино хорошенько, но и парочку раз его помацать. Он теперь как ни как его должник за покоцанную морду лица.
-А очень жаль, - переставая сверлить девку взглядом. – Я ничего не хочу. – сломанная рука отозвалась болью на чрезмерную нагрузку, и Нисей, разжав пальцы, прижал ее к груди.– Тебя никогда не учили, что тащить в дом всякую каку – это фуфуфу? – тихо фыркнул, незаметно морщась от пульсирующей боли, растекающейся по всей руке. – И что чужие вещи надо бы возвращать на место? – изогнув вопросительно брови, сделал неуверенный шаг вперед, протягивая здоровую руку вперед и сжимая ею плечо незнакомки, одновременно помогая себе сохранить равновесие  и показывая свою силу. Хотя, если подумать, то сил у Нисея было на десяток баллов меньше. – Наверное, не стоит ожидать, что ты сейчас понесешь меня на руках обратно, да? – скептическим взглядом окинул девушку, оценивая ее Акамепереноскость. – И на кой ты меня вообще взяла?! – боль усиливалась, и Нисей начинал злиться. Треп с бабами явно не входил в его план смерти. – Собачки или котенка никакого по пути не отыскала? Так я бешеный. Щас укушу и сорок уколов в живот, бейби. – наклонившись, Акаме открыл рот по шире, словно, и правда, собираясь укусить незваную спасительницу в лучших традициях вампиризма . Однако вместо этого, громко клацнув зубами, он отпустил ее плечо и не сильно, но весьма ощутимо, толкнул в сторону наполняющейся ванной. – Соберешься помирать – найди, привезу тебе розового мыла.  – развернувшись на пятках, Нисей направился в сторону выхода.
До неожиданно резкого приступа боли, сковавшего тело и утянувшего к полу, Акаме совершил побег из заботливых женских лап на расстояние целых двух шагов.

-Всегда, пожалуйста, я такой удивительный и неповторимый в единственном экземпляре, - прохрипел, морщась от падения, приправленного пинком в бок. Боль, в секунды скручиваясь в тугую спираль, распрямлялась, хлестко ударяя в самом неожиданном месте. И сколько еще порций боли нужно его сознанию, чтобы наконец-то отключиться? - Так что тушку, попрошу, не портить. Не ваша собственность, дамочка. - отталкивая от себя ступню женщины и инстинктивно прижимая ноги к груди, когда она склонилась к нему. Двадцать четыре года жизни, за которые Акаме приходилось иметь дело с разными типами яйцерезок и яйцедавок, научили его тому, что никогда и ни перед кем нельзя расслабляться, особенно перед бабенками, готовыми в любой момент одной рукой схватить тебя за твое дрожащее достоинство, а второй ухватиться за нож или молоток. Наклонившая к нему мадама была одним из неприятнейших типов терминаторных мужикомучительниц. Такой и за ножом тянуться не надо. Или сама зубами отгрызет, или голыми руками отвинтит. Ни тот, ни другой вариант Нисея не шибко-то устраивал. С каждой минутой он все больше жалел о том, что не попался в руки какому-нибудь маньяку-насильнику, с ним бы хоть немного удовольствия перед смертью получил бы. А тут? Ни смерти тебе, ни удовольствия! Что за люди пошли? Эгоистичные твари. Женщины одним словом.
-У нас теперь силой принято заменять заботу о ближнем своем? - криво усмехнулся, недовольно отмечая воздействие приказа чужой, посторонней и совершенно незнакомой жертвы. Акаме почувствовал себя так, словно его в ушат помоев затолкали и еще хорошенько нечистотами облили сверху. Омерзительное чувство, даже блевать снова захотелось, но, благо, уже нечем. Нисей терпеть не мог всех этих финтов с приказами и подчинением через силу. Ощущая давление, исходящее от агнца, запирающим в рамках приказа, Акаме чувствовал себя волком, загнанным в круг из ярко-красных флажков, вот вроде и понимаешь, что один прыжок может тебя спасти, но тело не слушается, и врожденные инстинкты берут свое. Приходится подчиняться, отдирая пронизанное болью тело от пола со сдавленно глухим стоном. Нисей не знал эту девку, но уже ненавидел ее всеми фибрами своей души. Она, похоже, тоже была о нем не лучшего мнения. И откуда только такая осведомленность об его скромной персоне? Скинув подобие одежды на пол, Акаме замер у края ванны, наблюдая за струей воды, вылетающей из крана. Мысли медленно и плавно вытекали из его ушей, и череп наполнялся вакуум. Но от него ведь и не требовалось думать. Тупое и механическое подчинение отданному приказу. Закинув одну ногу в ванну, Нисей тряхнул ватной головой, возвращая остатки мозгов на место. Не родилась еще та девка, которая Акаме Нисеем помыкать сможет. Мужик родился, и его вполне для этой функции достаточно. А то развелось охочих для его тушки командиров, прям, бежать от них некуда.
Забравшись в ванну, Нисей растянулся на ее дна, согнув ноги в коленях. Он ведь, и правда, давно не мылся нормально. Холодный душ да извращения над тазом ни в какое сравнение не шли с горячей ванной. Акаме постепенно расслаблялся, перестав сопротивляться очередной волне усталости и сонливости. В конце концов, может эта мадамка и права? Может, действительно лучше подыхать не грязным, а относительно чистым, и не в подворотне, а скажем вот в этой вот ванне, в окружении склянок с какими-то женскими бесполезицами, которые, наверняка, вкусно пахнут. Нисей любил хорошо пахнуть. Схватив здоровой рукой первый попавшийся пузырек, принюхался, и, оставшись в целом довольным цветочным запахом, Акаме выдавил половину содержимого в наполняющуюся ванну. Ну вот, теперь он будет пахнуть для похорон относительно сносно. Осталось только сдохнуть, но учитывая медленное, но верное погружение отяжелевшей головы под воду в сопровождении пузырей, это вопрос наикротчайшего промежутка времени.